Интервью Александра Новикова журналу «Шансонье» (июнь, 2006 г.)
Я понял, до какой степени силен.
«Поэт в России — больше, чем поэт». Это Александр Новиков доказывает на собственном примере. Ему очень подходит эпитет «настоящий», причем во всех отношениях. Он настоящий поэт, патриот, мужчина… А себя он называет «человеком с расшатанной нервной системой, но хорошо поставленным ударом». И действительно, если он бьет, то бьет сильно и в цель. Потому что, как настоящий во всех смыслах человек, не умеет молчать.
«Если Бог послал мне эти испытания, значит, он меня заметил»
— Александр, а о чем вы молчите?
— Обо всем говорит только дурак. Есть такое понятие: спасительная ложь и умолченная правда. Если я сегодня начну говорить все, что знаю, то пострадают очень многие. Есть вещи, о которых я молчу и унесу с собой в могилу. Врать не буду, но и правду я вслух не скажу.
— Вы называете себя настоящим мужчиной. А сомнений никогда не возникало?
— Нет, никогда. По всем основным качествам я — настоящий мужчина. Но насколько настоящий? Сколько качеств во мне, которые должны быть в настоящем мужчине? Полный ли реестр? Конечно, неполный. И нет такого мужчины, в котором был бы полный. Так же как и нет идеально красивой женщины, которая нравилась бы абсолютно всем. Конечно, каждый мужчина тешит себя мыслью, что он настоящий… И если он «сейчас не такой, то скоро придет время, и он станет таким». Но время безжалостно.
— А что входит в ваше понимание такого мужчины?
— Настоящий мужчина — это, конечно же, не просто особь мужского пола. Это человек, на которого надеется женщина, на которого надеется страна, и на которого надеются и в которого верят все слабые и немощные. И сила мужчины заключается не в том, сколько он может отнять, а в том, сколько он может дать. Чем больше он может дать, тем больше похож он на мужчину.
— Не много ответственности вы на него взвалили?
— Не много. У женщин тоже есть своя ответственность. Пред родом человеческим, пред Господом Богом, перед взаимоотношениями. А я могу говорить только за мужчин.
— Как думаете, для чего вам были посланы очень серьезные жизненные испытания?
— Если Бог мне послал эти испытания, значит, он меня заметил.
— Это было очень тяжело?
— «Очень тяжело» — слишком мягко сказано о том, что на самом деле было в тюрьме. Тогда мне казалось, что это было за пределами моих возможностей. И это явилось для меня таким испытанием, после которого я понял, до какой степени силен. Физически и внутренне. Раньше же я просто себя недооценивал. А вот это испытание помогло мне узнать границы своих возможностей. Не для того, чтобы сделали свои выводы окружающие или пресса, а для того, чтобы выводы сделал я. И за то, какой я сегодня, большое спасибо пути, который я прошел. Этот опыт дал мне силу. В одном интервью все, что было, не расскажешь. В арсенале русского языка очень трудно найти выражения и подобрать слова для того, чтобы вы поняли до конца, как это было. Да у меня и никогда не было желания рассказывать. Главное — то, что я вынес, и все. А вынес я силу и веру в себя. Веру в победу, которая всегда одерживается сначала на уровне духа, а уже потом на уровне тела. И если бы мне выпало сегодня начать все сначала, и я оказался перед выбором: отказаться от песни «Извозчик» и не сидеть — я бы ни за что не согласился.
— Вас могли там убить?
— Много раз. И пытались это сделать. Но ведь и я не оставался в долгу. Не просто же кроликом был, которого пытались убить, а он убежал.
— Александр, а когда за вас вступился Сахаров, когда собирались подписи, шли демонстрации в вашу поддержку, чувствовали себя народным героем?
— Я не героем себя чувствовал. Я чувствовал, что не брошен, не забыт. Что есть люди, которые обо мне заботятся и рано или поздно добьются своего. Была надежда. Когда находишься в состоянии несвободы, надежда — это самое главное. Ведь самое страшное — безнадега. А когда за тебя бьются, появляется надежда, которая дает те же силы и крылья. Я и сегодня чувствую себя человеком, который небезразличен собственному народу. Хочу заметить, что нельзя путать понятие «государство» с понятием «Родина». Родина, как и я, в беде тогда была. Но я верил и чувствовал, что рано или поздно все вот-вот рухнет. И была только одна задача: дожить. А вот это было самое трудное.
— Вы потом встречали тех, кто вас посадил?
— Да. Сегодня это жалкие люди, с которыми сводить счеты просто глупо и неумно. Они были заложниками системы. Да я и никогда не держал на них зла. Потому что всегда знал, что если были бы другие, то, может быть, все было бы значительно хуже. Ведь в то время о том, о чем я пел, даже думать было страшно. Радио включишь — там Кобзон и комсомол. Еще раз повторю, что я ни за что не отказался бы от этого опыта. Все, что я перенес там, какие муки мне пришлось принять для того, чтобы гордо и достойно этот срок просидеть, дает мне силы заниматься любым большим делом. И если я пойду в большую политику или на войну, с моим опытом мне будет намного легче. Еще хочу сказать, что этот опыт дает мне возможность смотреть на представителей нашего российского шоу-бизнеса, которые называют себя монстрами и акулами, как на отряд бойскаутов с барабанами и дудками.
«Попса не только в музыке. Она во всем»
— Кстати, у Лимонова, когда он сел в тюрьму, изменилось отношение к попсе, в частности, к сладкоголосым, пусть и бездарным певицам, которые, как он говорит, очень благотворно влияют на психику заключенных.
Если почитать его рассказы, то не удивительно ничего из того, что он говорит. На каждого девочки по-разному влияют. Некоторых их розовые кофточки приводят в состояние агрессии, таких, как Киркоров. И то, что других мужчин в девочках притягивает, таких, как Киркоров, раздражает. Когда я сидел в тюрьме, у нас сладкоголосых певичек не крутили, а с утра до вечера крутили песни про комсомол. Мне трудно поспорить с Лимоновым просто потому, что когда я сидел, мне такого счастья не перепало. Мне приходилось выслушивать политзанятия о том, как встать на путь исправления.
«Родина, как и я, в беде тогда была!»
— Знаете, для певца Юрия Шевчука, с которым, на мой взгляд, у вас много общего, попса — страшное, глобальное зло, равносильное фашизму. И недавно я поймала себя на мысли, что вы оба раньше «воевали» с государством, а сейчас с попсой воюете. Может быть, все дело в характерах?
— Во-первых, попса — она не только в музыке, она во всем. В политике, в писательстве, в поэзии, в архитектуре. Памятник Окуджаве на Арбате — это тоже попса. Памятник должен быть возвышен на пьедестал. А когда он стоит на земле — это не памятник. Во-вторых, я воюю не с попсой, а с неспособностью государства решать проблемы в области интеллектуальной собственности. С неспособностью государства регламентировать законодательно собственные взаимоотношения с создателем интеллектуальной собственности. А все остальное — это следствие вот этой неспособности. Надо воевать не с артистами, а с явлением. Нужно создать такие условия в обществе, чтобы это было не нужно. Не бороться с фонограммщиками и бездарями, а дать возможность проявиться талантам и зарабатывать им нормальные деньги. Для этого нужен всего-навсего закон об охране интеллектуальной собственности. Должны быть естественные законы, а не борьба с запретами! Нужно бороться не с последствиями, а с причинами! Самое главное достояние любого государства — это не нефть, не газ, не золото, не алмазы…, а мозги. Сегодня же происходит истребление мозгов, они утекают. Люди, наделенные даром, уходят в другие сферы, потому что не получают адекватной зарплаты за свой труд. Люди, имеющие возможность добиться успеха в создании интеллектуальной собственности, чтобы просто жить, уходят продавать пиво. Происходит истребление интеллектуального потенциала нации. А нация, которая теряет свои мозги, обречена на катастрофу.
«Легче всего человек верит в самую чудовищную ложь»
— В прессе вас называют Дон Жуаном и Казановой в одном лице. Правы ли журналисты?
— Я не отношусь к разряду тех мужчин, которые способны прилюдно хвастаться своими амурными похождениями. Это личностное. Только импотенты в бане рассказывают о своих подвигах сексуальных, раз от раза распаляя свое воображение и количеством раз, и количеством тех, кого они имели. И количество это возрастает от рассказа к рассказу. «Совсем не знак бездушья — молчаливость, гремит лишь то, что пусто изнутри». Так вот, позвольте мне вам этого не сказать.
— Кстати, по поводу сплетен… Никого в карты не выигрывали? Например, певицу Наталью Штурм?
— Это не сплетни даже, это бредни. Понимаете, легче всего человек верит в самую чудовищную ложь. А это – одна из самых чудовищных неправд, в которую люди поверили.
— А правда ли то, что Наталья Штурм однажды сказала, что «если бы не вы, то она была бы звездой»?
— А вот это правда. «Если бы не твои дурацкие песни, я бы давно уже была звездой», — сказала она. Понимаете, иногда звездная болезнь на человека обрушивается раньше, чем к нему приходит слава. И когда ему не аплодирует страна, он не видит причин в себе. Он ищет эти причины в окружающих: кто сделал так, что ему не аплодируют? Ему должны аплодировать! Он же звезда. Значит, песни не те. Но я ответил: «Если хочешь быть звездой — будь ей. Я не смею тебе в этом мешать». И ушел.
— Еще говорят, что у вас много денег, просто невероятное количество.
— Денег у меня не так много, как приписывает людская молва, но мне хватает. У меня есть планка, которую я не превышаю и до которой понимаю, что эти деньги будут служить мне. У любого человека есть эта планка — до которой деньги служат ему, и, превышая которую, человек начинает служить деньгам, начинает бояться их потерять, а потому лезть в депутаты, во власть, чтобы пытаться их сохранить, или принимает какие-то другие усилия для того, чтобы этот капитал охранять, обслуживать. Для поэта это катастрофа. Как только я эту планку превышу; то окажусь заложником собственного состояния. Это гибель. Ведь деньги — от дьявола. Они душу человеческую хоронят под собой. И это есть самое страшное Божье наказание. Нужно понять, что Божий дар не измеряется никакими деньгами. А многие люди меняют этот дар на материальное. Для каждого человека количество мешков разное. Сто первый мешок перевешивает, и деньги хоронят его. Главное, что есть у меня — это написанные песни. Это дар. И если я потеряю этот дар, но у меня останется все остальное, то оно очень быстро обветшает, растратится и придет в упадок. Так что по сравнению с тем, что дал мне Господь, все материальное — это маленькая спичка. И потерять эту спичку мне не страшно. Потому что я ее верну очень быстро. А если бы было страшно, я бы спрятался и никуда бы не высовывался. Но для меня все это ценности не представляет и не стоит того, чтобы заставить меня, например, молчать. Ведь все, что есть у меня, всегда стоит на кону. Даже если завтра все отберут, у меня в глазу ничего не дрогнет. У меня и жизнь всегда на кону стоит.
«Авантюрист — слово хорошее»
— Но вас радуют экономические результаты своего творческого труда?
— Меня радуют не экономические результаты, а количество проданных пластинок. Не потому, что они деньги приносят, а потому, сколько людей ими интересуются. А деньги сами должны приходить. Я же когда записывал «Извозчика» не знал, что за это буду получать деньги. Главным было, чтобы состоялся альбом. А не деньги, которые я получу за это. И если сегодня за это не будут платить, я все равно буду этим заниматься.
— Для чего в основном вам нужны деньги?
— Для осуществления всех своих авантюр.
— Каких, например?
— Например, я собрал несколько сотен тысяч долларов на литье колоколов. В 1992 году я отлил колокола для предполагаемого храма в Екатеринбурге. Александр НовиковРешение о строительстве храма было уже принято синодом, но строить его никто не собирался. И я решил отлить колокола для еще не существующего храма. Это был вызов: я колокола отлил, а что же вы храм не строите? Они у меня восемь лет стояли в студии, а храм все не строили. Пока в 2000 году не состоялся визит патриарха Московского и всея Руси Алексия в Екатеринбург, и, наконец, не было принято решение построить монастырь на месте, где были расстреляны члены царской семьи. И сегодня мои колокола висят на звоннице прямо на месте расстрела и в храме, в самом центре Екатеринбурга. На каждом колоколе имена членов царской семьи. Колокола огромные, фантастически оформлены, имеют высочайшую художественную ценность. И на каждом из них написано: «От раба Божия Александра Новикова. Певца и поэта». Колокола — одно из тех дел, которым я могу гордиться. Ведь это очень важный храм, один из самых важных в стране. Место покаяния. И вот за эти колокола многие мои грехи, хотя на мне нет крупных, мне народ простит. Ведь на людском суде я нахожусь постоянно.
— Тяжеловато?
— Легко, наверное, только безумцу, который не понимает, что происходит. Мне бывает тяжело не столько физически. А оттого, что, созерцая происходящее, я бессилен помочь и исправить. А махнуть рукой не получается: у меня обостренное чувство справедливости, которое мне не всегда на пользу идет.
— Но почему литье колоколов для храма вы называете авантюрой?
— Авантюра — это хорошее слово! Все лучшее и самое великое в этом мире открыли авантюристы. Открывший Америку Колумб плыл неизвестно куда! Он не знал — есть ли там вообще что-то? Дух авантюризма — это основной дух, который движет мужчиной. Если мужчина теряет этот дух авантюризма, в нем сразу же умирает мальчишка, и он из мужчины превращается в организм мужского пола. Который не нужен и не интересен никому, в первую очередь — женщинам. А женщина всегда ждет от мужчины поступков. И все, что совершает в этой жизни мужчина, он совершает ради женщины. Имеется ввиду нормальный мужчина, а не крашеная «зайка моя».
— Однажды вы сказали, что Россия — это единственная страна, где есть поэзия с большой буквы.
— Конечно же, поэзия есть во многих странах. Но если всю их поэзию исключить из литературы, то мировое искусство понесет невеликую утрату. А если исключить русскую поэзию и литературу, то это будет катастрофа для мировой культуры.
«Сила мужчины — не в том, сколько он может отнять»
— Вы можете назвать себя шансонье?
— Я бы назвал себя поэтом. Шансонье — не русское слово. А я не очень люблю иностранные слова, у нас свои есть.
— И к шансону свое творчество не относите?
— Да я себя никуда не отношу. Я пишу стихи, пою песни, а куда меня относят — это удел музыкальных и литературных критиков. И куда бы меня ни относили, от этого стихи мои хуже не станут. Для меня не имеет значения, кем меня считают. А что касается радио, знаете… Новиков существует не потому, что есть радиостанция «Шансон», а радиостанция существует потому, что есть в этой жизни Новиков. И с десяток ему подобных, создавших жанр, который позволил радиостанциям существовать. Это в случае яйца и курицы очень трудно определить, что первично… Но здесь гораздо легче. Сначала было слово. Сначала был Есенин, Высоцкий, Новиков. Потом уже было радио «Шансон». Но если радио не будет, то с этими ничего не случится. Но если бы этих не было, то не на чем было основать свою деятельность. И хорошо, что руководство радио это понимает. Директор радио «Шансон» Владимир Маслов — очень хороший человек. Мы с ним в жизни дружим. Я его уважаю не потому, что он — директор радио, а потому, что делает дело. Так что мы друг другу только помогаем.
— А начинали вы как рокер…
— Да, был рокером. Начинать можно как рокер, главное -кем закончить. Было бы смешно, если бы я рокером заканчивал. Рок — это возрастное. Нет более жалостливого явления, чем седой гофрированный рокер, прошедший через наркотики, водку и т.д., и которому сегодня вот таким образом приходится зарабатывать на жизнь. Мне его искренне жаль. Я думаю, что в пятьдесят с лишним лет не надо заниматься роком. Кроме того, в обществе уже нет предпосылок, которые для рок-музыки стали бы благодатной почвой.
— А у вас хорошо получалось?
— Если бы получалось хорошо, то сегодня я был бы известным рокером. Значит, получалось плохо. Я записал «Извозчика», и сразу все получилось. Он и определил дальнейшую судьбу.
— Кого вы можете назвать своими учителями?
— Есенин. Высоцкий. Вертинский. Галич. Песни Высоцкого, конечно же, оказали решающее влияние на меня. Когда я услышал его песню из фильма «Вертикаль», был как завороженный. Я сразу понял, что уже завтра пойду искать гитару, буду учиться на ней играть. И, может быть, сочинять: «Вдруг и я что-нибудь сочиню?» Вот так я думал, когда услышал песни Высоцкого. Так оно и вышло. А первое, что я научился делать, это сочинять песни на стихи Есенина. Представляете, какой это ужас был? Что может сочинить человек, не имеющий жизненного опыта, не умеющий толком играть? А вот потом уже, спустя много лет, я выпустил альбом на стихи Есенина, написал более десятка песен. И считаю, что лучше меня на сегодняшний день это не сделал никто.
— Александр, а вы что-то специально делаете для того, чтобы приумножить свою известность, славу или поддержать ее? Или просто — живете себе и творите?
— Самое главное — суметь эту славу правильно употребить. Это одно из самых сильных и страшных испытаний. Некоторые для того, чтобы аплодисменты продолжали звучать, кидаются во все тяжкие, начинают дико одеваться и петь «Мадам Брошкину». Другим эти аплодисменты не так важны, и они уходят в творчество. Скажу за себя. Сегодня я не бьюсь за то, чтобы приумножить свою славу. Я достиг определенного уровня, ниже которого опустить меня никакие обстоятельства уже не смогут. И подняться значительно выше мне тоже не представляется возможным. Сегодня я живу на определенной высоте, которую уже набрал в этой жизни. И эту высоту я употребляю для того, чтобы помочь кому-либо набрать такую же или выше. Дать возможность проявиться тем, у кого есть желание и талант, но нет возможности. Вот основное предназначение моей славы.
Журнал «Шансонье» #6(9) июнь 2006 год