Интервью Александра Новикова порталу chanson.ru (2013 год)
Александр Новиков: «Я ВСЕГДА БЫЛ РЕВОЛЮЦИОНЕРОМ...»
«Даже такой тяжелый, страшный опыт, как лагерь, может иметь свои положительные стороны. До тюрьмы я не знал своих границ – ни духовных, ни физических. Выйдя, стал сильнее, смелее, научился мгновенно разбираться в людях…», – признался накануне своего 60-летия в эксклюзивном интервью порталу chanson.ru Александр НОВИКОВ.
Говорить с Александром Новиковым одно удовольствие. Он честен, искренен, не кривит душой. К тому же речь Александра легка и проста. Но это та простота, в которой сразу угадывается прекрасное знание русского языка. «Я воспитывался в интеллигентной семье, – объясняет Новиков, – к девяти годам прочел чуть ли не всю классическую русскую литературу». Впрочем, словарный запас моего собеседника чрезвычайно богат. Если надо, он легко может перейти и на феню – блатной язык. «Я, конечно, многое уже подзабыл,- сказал мне Александр, улыбаясь, во время нашей встречи. – Но в принципе, если бы сейчас здесь сидел мой солагерник, вы бы из нашего с ним разговора не поняли бы практически ничего».
– Александр, не было ли у вас желания вычеркнуть те шесть лет, что вы провели в неволе?
– Никогда. Вообще из жизни ничего нельзя вычеркивать. Ее причинно-следственные связи нам неведомы. Все в нашей жизни взаимосвязано: в ней нет ни мелочей, ни случайностей. Одно вытекает из другого.
– То есть без тех страшных лет вы были бы другим человеком?
– Другим, быть может, и не был. Но менее опытным точно. Тюрьма ведь на всех по-разному действует: кто-то катиться дальше вниз, а кто-то выносит из этого положительный опыт.
– Подождите, Александр, давайте все разъясним, чтобы не получилось, будто сидеть в тюрьме полезно, хорошо…
– Нет. Оказаться в тюрьме, безусловно, – плохо. Это – страшное, жуткое место. Но даже оттуда можно вынести что-то положительное. До лагеря, например, я не знал своих возможностей: ни духовных, ни физических. Пройдя же это испытание, я стал гораздо смелее, у меня теперь безотказно работает интуиция, я легко, с одного взгляда, могу понять, что за человек стоит передо мной... Я не боюсь физической боли, я стал выносливым. Я научился довольствоваться малым. Могу спать на голом полу, на досках, на бетоне да на чем угодно!
– Что вас поддерживало там, в неволе?
– Желание выжить, не проявив при этом малодушия, слабости.
– Скажите откровенно, часто вспоминаете время, проведенное в лагере?
– Да, ну что вы! Нет, конечно! Разве можно всегда держать в памяти целую жизнь? Память, с моей точки зрения, как удочка – ныряет время от времени и вытаскивает что-то со дна. Но всё дно поднять немыслимо! Жизнь – огромная река. Невозможно вечно жить лишь каким-то одним отрезком, одним событием. Ну, был я в тюрьме – но нельзя же теперь постоянно говорить об этом, страдать, кричать…
– Хорошо. Чтобы закрыть тему, расскажите, пожалуйста, за что вас посадили?
– Дело было сфабриковано – от начала до конца. Сначала мне хотели «впаять» статью за антиобщественную деятельность – за альбом «Вези меня, извозчик». Потом – за частное предпринимательство. Вместе с талантливыми специалистами в области радиоэлектроники, отработавшими годы в лучших научно-исследовательских институтах страны, в конце восьмидесятых я наладил в Свердловске выпуск музыкальных колонок и усилителей. Потребность в них была колоссальная, ибо наша промышленность выпускала не колонки и усилители, а полную дрянь. Но за подобного рода частное предпринимательство в то время «давали» в СССР два года. Однако этого ОБХСС и КГБ оказалось мало. И они начали копать, пытаясь доказать, что детали для своих колонок и усилителей мы воруем на заводах. Не получилось. Ибо все необходимые детали мы на самом деле покупали в магазине «Юный техник»! И тогда они стали доказывать, будто я продавал эту аппаратуру, выдавая ее за фирменную, то есть произведенную, якобы, на Западе. Это был бред. Это – во-первых. А, во-вторых, все, кто покупал ее, знали, что и колонки и усилители – самодельные. Органы опросили 161 человека – частных лиц, музыкантов, директоров ресторанов и дворцов культуры, кто покупал нашу аппаратуру. Все заявили: «Да, мы знали, что аппаратура Новикова самодельная». Казалось бы все ясно. Но пришел приказ сверху – и начался повторный допрос свидетелей. На сей раз, на них давили, говорили, если не покажите против Новикова, посадим вас. И через две недели 160 человек поменяли свою точку зрения точно на диаметрально противоположную. Лишь один отказался свидетельствовать против меня. Как бы то ни было, в 1985 году по приговору Свердловского суда я получил десять лет лагерей усиленного режима.
– В 1990 году вас освободили, а позже Верховный суд России отменил приговор за отсутствием состава преступления. Скажите, а после вынесения оправдательного приговора, перед вами хотя бы извинились?
– Нет, не извинились, и конфискованного не вернули.
– Кстати, из трехсот песен, что в вашем репертуаре, сколько из них на лагерную тему?
– Десятка два. Да и то нельзя сказать, что они исключительно на лагерную тему. В любой своей песне я говорю, прежде всего, об общечеловеческих ценностях. В тех, что о лагерной жизни, я показываю чувства, что переживает человек в неволе. Это - не пропаганда блатной субкультуры. Тюремная роба, в конце концов, – явление временное.
– Вы пишете сердцем?
– Не только. Разум тоже присутствует. (Смеется) Одним сердцем писать нельзя. Как, впрочем, и одним разумом. Если пишешь одним разумом – получается рифмованная проза. Если одним сердцем – поэтическое сумасшествие. Поэтому хорошие плоды дает их содружество плюс Божья помощь.
– Александр, вы родились на острове Итуруп, где ваш отец служил военным летчиком. Японцы этот остров считают своим и давно просят Россию его им отдать. Вы что думаете по этому поводу?
– Убежден: отдавать Итуруп японцам нельзя. Не потому, что я их не люблю. Просто свою родину я люблю больше. Я вообще ярко выраженный патриот России.
– Не пойму, как при таком патриотизме, вы еще в юношестве стали антисоветчиком?
– Тут как раз все понятно. Одно дело Родину любить, другое – власть и систему. Знаете, я никогда не думал уехать из России, но в шестнадцать лет на полном серьезе вынашивал план государственного переворота в стране. Думал, как бы покончить с этой системой, погрязшей в фарисействе. Я всегда был революционером. Декабристом, если хотите. Я никогда не скрывал своего отрицательного отношения к советскому строю. Меня постоянно тащили в комсомол, а я всегда повторял: нет. Я ненавидел активистов, которые маршировали строем, и вопили на собраниях абсолютно дежурные фразы, сами не веря в них. Это была игра в тотальную ложь. Она мне претила.
– До такой степени, что вы, насколько мне известно, не раз пускали в институте в ход кулаки, чтобы урезонить этих зарвавшихся активистов, поставить их на место…
– Верно, было дело. Сначала в Уральском политехническом институте (УПИ), откуда меня из-за этого выгнали, а затем и в Свердловском горном. В УПИ, кстати, я пошел ради одного, чтобы играть в вокально-инструментальном ансамбле. Раньше ведь их просто так организовать было невозможно. Все музыкальные ансамбли базировались в основном по вузам. Но и из Горного института мне пришлось уйти из-за одной драки в общежитии, на которую меня просто-напросто спровоцировали комсомольские активистки. В результате приехала милиция, и меня забрали, посадили в камеру. Следователю на следующий день я все рассказал, а она мне говорит: «Да я все знаю, какие у вас в институте в студсовете подонки. У меня там сын учится». Всю правду я рассказал и судье. И он тоже все понял. В итоге я отделался штрафом в тридцать рублей. Декан был порядочный человек, предложил написать заявление об уходе по собственному желанию, чтобы потом восстановить меня в вузе. Я поблагодарил его, но восстанавливаться в институте не стал – пошел в 22 года играть и петь в ресторан.
– На гитаре учились играть в музыкальной школе?
– Нет, ни музыкальных школ, ни литературных университетов я не оканчивал. Что совершенно не мешает мне сочинять. Знаете, я убежден, что эта способность дается свыше. Научить же человека писать стихи или музыку, с моей точки зрения, невозможно… Музыкой я увлекся в конце шестидесятых, в лет пятнадцать. Когда услышал Высоцкого и The Beatles. Мне сразу захотелось научиться играть на гитаре. Помню, попросил тогда у мамы денег и купил себе за семь рублей пятьдесят копеек гитару. С тех пор, думаю, мне и захотелось стать музыкантом.
– Что за песни пели в ресторане?
– Репертуар всех наших популярных в семидесятые годы исполнителей – «Самоцветов», «Песняров», «Синей птицы»… и разных зарубежных. Зарплата была средняя – девяносто рублей. Но ведь в ресторане часто играют по заказу. Так что в месяц, получалось, зарабатывал до 350 рублей. Неплохие деньги для семейного человека. Я как раз только женился и вскоре у меня родился сын Игорь, а затем дочь Наташа.
– Расскажите о детях, жене…?
– Игорю сейчас 37 лет, Наташе – 30. Они не занимаются музыкой и слава Богу. Я не отношусь к тем родителям, которые стараются пустить детей по своему пути. В качестве продолжателей дела отца. Чем заниматься, дети, считаю, должны решать сами. У Игоря фотоателье и строительный бизнес. Наташа недавно родила сына, поэтому пока находится дома. Она, кстати, окончила архитектурный институт - факультет промышленного дизайна. А сейчас заочно получает еще одно образование – искусствоведа. Ее, кстати мы назвали в честь моей младшей сестры Натальи, которая погибла в авиакатастрофе. Наташа была членом основной и молодежной сборной СССР по баскетболу. В 1971 году самолет, на котором она летела вместе с командой на соревнования, потерпел крушение при посадке в аэропорту Праги. В живых из сборной страны тогда не остался никто… Ей было всего 17 лет.
С женой Машей мы вместе учились в Свердловском горном институте. Познакомились во время геодезической практики. Влюбился я в нее с первого взгляда, и мы быстро поженились. Если бы вышло начать жизнь сначала, женился бы только на ней. Не каждая, признаюсь, способна меня вынести. Я ведь не очень удобный человек – неспокойный, не домашний. Бурлящий. Хотя положительных качеств у меня, безусловно, больше, чем отрицательных! (Смеется)
– Особенно несладко Маше пришлось, когда вы попали в тюрьму, и она на долгое время осталась одна с детьми…
– Тогда началась настоящая травля. Атмосфера вокруг была зловещей. От нее многие отвернулись на работе, разбежались некоторые знакомые, домашний телефон замолчал. К ней просто боялись подходить. Да, что и говорить, жена моя через многое прошла...
– Чувство мести вам знакомо?
– Иногда по горячности меня посещает мысль отомстить за какую-то нанесенную обиду. Но состояние это быстро проходит. Я не злопамятный.
– Может, вы завистливый?
– Нет. Если и есть во мне зависть, то в очень малых дозах. Да и то она хорошая, с положительным знаком. Чувство это может вызвать во мне, например, человек, способный сочинять стихи, которые сам я написать не смогу. Такая зависть подстегивает, заставляет тянуться.
– Выйдя из тюрьмы, быстро взялись за старое? Я имею в виду музыку, столь любимый вами городской романс…
– Сразу же! (Улыбается) На вокзале меня встречали все мои музыканты. Мы приехали домой – там уже был накрыт стол. Посидели, выпили, закусили, посмеялись. А на следующий день утром я уже был в студии. Мы тут же взялись работать над тем, что я написал в лагере.
– У вас там была специальная тетрадь?
– Какая тетрадь! Все приходилось прятать. Там ведь постоянно обыскивали. Уйдешь на работу – придешь – все перевернуто вверх дном. Вечно искали у меня какую-то крамолу. Они там купались в идиотизме. Сверху без конца слали указания - держать Новикова под особым контролем – может на волю выпустить какие-нибудь стихи, что страна рухнет!
– В своей книге вы называете себя уголовным бардом. Именно так вы себя позиционируете?
– Нет, конечно! (Смеется) Уголовным бардом меня назвала советская пресса. Ведь статьи против меня, моего творчества появились в свое время практически во всех центральных газетах страны – «Правде», «Известиях», «Советской России»… В книге я же использовал этот, с позволения сказать, термин с иронией, с издёвкой.
– Александр, вы рассказали, как в студенческие годы, отстаивая справедливость, бились на кулаках. А после приходилось?
– Много раз. И сейчас даже иногда приходится. Я не из тех людей, которые бегут звонить «О2». Я стараюсь все вопросы решать на месте и сам. Конечно, лучше без кулаков, но если человек не понимает… Как-то, например, пришлось утихомирить одного разбушевавшегося в самолете перед взлетом депутата. Он был пьян, всех оскорблял, вел себя омерзительно. Просьб успокоиться, к сожалению, не понял. С удовольствием разбил ему морду.
– Кто ваш зритель, слушатель?
– Человек с интеллектом и чувством юмора выше среднего. Мои песни понятны всем, но таким - особенно.
– Кстати, в вашем райдере есть что-то особенное?
– Нет, в нем нет никаких безумных требований. Все, что меня интересует - только техническая сторона, необходимая для концерта. Никаких бытовых изысков в нем не имеется. Мне не нужно окон, выходящих непременно на юг, мне не нужен коньяк в гримерку. Если понадобится, я сам в состоянии его купить. Мне не нужен «Мерседес». У меня, в конце концов, есть свой.
– Как часто вы выступаете?
– Не часто. Сейчас просто нет времени.
– Как это нет времени?!
– Во-первых, я художественный руководитель Уральского Государственного Театра эстрады. Это современный театр, без сомнений, лучший театр эстрады в стране. Во-вторых, у меня есть бизнес – своя строительная компания. Это, знаете ли, – очень удобно. Бизнес позволяет мне не метаться по гастролям, лихорадочно зарабатывая деньги, а больше заниматься творчеством. Ко всему прочему я президент благотворительного фонда «400-летия Дома Романовых».Ну, и много чего еще.
– У вас есть мечта?
– Да, она совершенно элементарная – чтобы как можно дольше не забили в шестигранный кейс. (Улыбается) Только не подумайте, что я боюсь смерти. Просто смерть ставит точку. А я еще не все сделал.
– Хобби?
– Писать песни – это и есть мое хобби.
– Как расслабляетесь?
– На самом деле я всегда нахожусь в рабочем тонусе. Конечно, могу позволить себе куда-то уехать. Или побыть день на даче. Но, даже глядя на цветочную клумбу, все равно буду думать, размышлять, что-то искать. Я иначе не могу.
– Вы такой положительный, что я не удивлюсь, если сейчас скажите, что не курите и не пьете.
– Я не курю и не пью. Хотя в свое время делал и то и другое. Причем и пил и курил достаточно много. Курить бросил лет двадцать назад. Воля у меня железная. Если что-то для себя решил – сделаю обязательно.
– Что для вас идеальное счастье?
– Такого не существует. Счастье не может быть долговременным. Это миг.
– Хотя бы один такой миг можете вспомнить?
– Каждый счастливый миг зависит от конкретной ситуации… Ну, вот пожалуйста, первое, что пришло в голову. Я сидел в карцере, уже суток 10. Холод, клопы, голод… В день там полагался кусок черного хлеба, щепотка соли и чашка горячей воды. И вдруг открывается железная дверь, и мне дают не только полбуханки черного хлеба, но и белого. А еще несколько сигарет. В этот момент, было ощущение счастья. Не потому, что дали лишний кусок белого хлеба и сигарет, в карцере не положенных, а кто-то о тебе помнит!
– Александр, как и где будете отмечать свой 60-й юбилей, решили – в Екатеринбурге, в Москве, в Париже или, быть может, в Лас-Вегасе..?
– Я не помпезный человек. Терпеть не могу салютов. Тех же, кто любит их устраивать на свои юбилеи, считаю идиотами. Я не люблю также многолюдных банкетов, бесконечных здравиц в свою честь. Мне просто их лень слушать. Ведь практически каждый говорит одно и тоже, все здравицы, по сути, состоят из штампов. Мой план таков. 26-го октября будет мой концерт в Екатеринбурге, 31, в день рождения, в Москве – в Кремлевском Дворце. После концерта - маленький банкет на человек 20-30 – для узкого круга своих друзей.
– Какую черту в мужчине вы считаете главной?
– В мужчинах самая отвратительная черта – мелочность. Мелочный мужчина мелочен во всем. Главное же качество мужчины, с моей точки зрения, – великодушие. Сила мужчины, не в том, сколько он может отнять, а в том, сколько он может дать.
Серго Кухианидзе
Сайт Радио Шансон, лето 2013