Александр Новиков: «Наши рокеры дальше кочегарок не пошли»
Ежедневная газета «ТРУД» № 214 заЗато у русского шансона, считает певец, есть будущее. Русский шансон чрезвычайно популярен в России, эта музыка звучит на каждом шагу. На ней специализируются целые радиоканалы, ей посвящаются помпезные фестивали… Притом шансон и блатняк — песни о зоне, тюрьме и прочих пенитенциарных заведениях — в современном российском понимании практически синонимы. Впрочем, один из ярких представителей жанра — Александр Новиков с этим категорически не согласен. По его мнению, тюремная тематика лишь опошлила прекрасный, «высокий», по его определению, жанр шансона. Мы встретились после завершения серии концертов Новикова в Екатеринбурге.  | | — Александр Васильевич, шансон — по-французски песня. Зачем понадобилось русский жанр называть иностранным словом, этакой смесью французского с нижегородским? — Вообще-то мне не нравится словосочетание «русский шансон», но раз уж оно прижилось… Для меня русский шансон — это песня, где главное — стихи. Не тексты, а именно стихи. Этот жанр имеет у нас такое влияние и популярность, потому что в нем работали великие поэты, его классический образец — песни на стихи Есенина. В отличие от попсы, русский шансон не нуждается в какой-то дополнительной сценической атрибутике — конечно, декорации, световые эффекты возможны, но необязательны. Для аккомпанемента вполне достаточно гитары, фортепиано или, допустим, гармошки… Корни русского шансона лежат очень глубоко — может быть, даже в глубине тысячелетий. Помните: на Руси были бояны, которые слагали былины и под гусли воспевали воинские подвиги либо народные страдания. Параллельно существовало скоморошество с шутками-прибаутками. На стыке этих двух течений и вырос русский шансон. А во Франции шансон — просто песня. Достаточно примитивная с музыкальной точки зрения, да и смысловой нагрузки там меньше: у нас «Зайка моя» — это попса и убожество, но во Франции будет считаться нормальным шансоном. — Что скажете по поводу сведения русского шансона исключительно к блатным песням? — Сегодня жанр опошлили, туда хлынуло много бездарей. Они самонадеянно решили, что здесь можно легко достичь славы, и первым делом бросились сочинять о тюрьме. Ведь криминальная тема на сегодня наиболее востребована… -То есть жанр совсем скатился и погряз в «уголовной лирике»? — Пока я жив, не скатился и, надеюсь, не скатится. Тем более есть и кроме вашего покорного слуги положительные примеры… — Можно назвать несколько фамилий? — Не стоит. Потому что назову не всех, кого забуду — обидятся. Мы в своем немногом числе изо всех сил возводим жанр в ранг настоящего искусства, а большинство, увы, тянет его под нары и под кошмары. И попса туда ринулась — страшно смотреть. По одному каналу здоровенная бабища не первой свежести в черной пачке ползает на карачках по сцене, изображая умирающего лебедя. По другому каналу эта же бабища ведет хабальную передачу, в которой нормальному человеку просто показаться неудобно — все равно что зайти в приличное общество с бомжихой из канализационного люка. А по третьему эта же бабища, полностью слетевшая с тормозов, вдруг поет какие-то запрещенные песни, шансон, понимаете ли… — Вы не чувствуете себя одиноким волком, окруженным со всех сторон бездарями и приспособленцами? — Я всегда рассчитывал только на себя. Я занимаюсь собственным делом, самодостаточен, не участвую ни в каких стаях, коллективных движениях — мне это не нужно. То, что делаю, — это и есть современный шансон: вехи, колья, которые обозначают границы жанра. Хочешь работать в жанре — бегай между этими кольями… — А почему вы выбрали шансон? Вы начинали в Свердловске с группой «Рок-полигон», когда «уральский рок» (ныне практически почивший) ещё только рождался. Почему не остались с бывшими коллегами? — Потому что я поэт. Року такие не нужны, он никогда не приживется в нашей стране и все равно переродится в шансон. Что, собственно, и происходит: рок все упрощается и упрощается. Наши рокеры так и не переросли свои кочегарки, откуда они начали, в кочегарки все и вернется… Для России как рок, так и мюзикл — «Метро», «Чикаго» всякие — это инородные тела. Ламбада никогда не станет нашей национальной песней, она захлебнется на дорогах России. И рок точно так же умрет, переродится. Это просто не наше, НЕ НА-ШЕ. — Вы давно и с чувством ругаете попсу, неужели в популярной музыке совсем плохи дела? — Жанр-то замечательный, по охвату он гораздо шире, чем шансон и рок. Просто у нас в стране его опошлили «фанера» и отсутствие талантов. С одной стороны — бездари, какие-то Светы, понимаете ли, Дуськи, Маськи — у них и клички, как у собак. С другой — карикатурные дамы преклонных лет, которые не хотят отдавать свои позиции в жанре. И между ними — мальчики, не имеющие пола… Вот это стадо, естественно, и вызывает у народа отвращение, и он его окрестил попсой… Но не всех. Вот, например, Агутин — потрясающий артист, великолепно работает, очень талантливый, интеллигентный человек, чрезвычайно благородный, я бы сказал, исполнитель. Его уровень гораздо выше нашего среднего отечественного, он совершенно свободно может выступать за рубежом, в любой стране. Как его можно назвать попсовиком? Ни в коем случае. Ещё у нас есть Николай Носков… Но мало талантливых, в основном, конечно, фанерщики. А радиостанции, вместо того чтобы дать настоящую песню, крутят весь этот нафталин…. — Не нравится политика телеканалов? — Так там сплошные сериалы, которые я называю «расчлененка через замочную скважину». А если не сериалы, то «Аншлаг» или «Дурдом-2». А между ними — «Субботний вечер», который кочует с канала на канал, только называется по-разному. Сидит куча попсовиков в зале, изображая радость и хлопая друг другу, как детишки в детском саду. Потом один спускается в зал, другой поднимается оттуда — и ему так же хлопают. По-моему, показаться в такой передаче — позор невообразимый. Я в них и не участвую, хотя приглашали много раз. Также не участвую ни в новогодних огоньках, ни в концертах по профессиональной принадлежности… Тоже явление в нашей стране: в День железнодорожника все в железнодорожной форме поют песни про шпалы и про паровозный гудок, в День нефтяника — про нефтяную трубу, в День связиста — про провода-провода-проводочки… Весь концерт состоит из ряженых и приспособленцев, которых согнали выступить за деньги или просто за возможность показаться в эфире. А я всегда выступаю от души — не для антуража и массовости. Любителем массовки никогда не был. — А к корпоративным вечеринкам как относитесь? — Я работал на некоторых из них. И программа моя стоит достаточно дорого, иногда до ста тысяч долларов. Но уж если работаю, то не в столовой-забегаловке и не в подземном переходе, а в серьезном клубе. Моя администрация придирчиво смотрит, где можно работать, а где нельзя. — В каком городе вас лучше всего принимают? — Везде одинаково хорошо. Хотя чем дальше от Москвы, тем народ добрее и чище. Но для меня нет ни екатеринбургской, ни московской публики, у меня одна большая страна — Россия. К слову сказать, я никогда не выступал за границей — из чисто патриотических соображений. Я очень уважаю свою страну и свой российский паспорт. Если кто из иностранцев хочет посмотреть на Александра Новикова — милости просим сюда. А я вас обслуживать по дешевым заграничным ресторанам и кофейням, где выступали все наши артисты, не поеду! — Ваши дети слушают ваши произведения? — Не сказать, что они упиваются русским шансоном и папашиными песнями, но слушают и правильно их понимают. Они знают и другую музыку. Дочь с малых лет любила «Beatles», «Deep Purple», «Queen», у нее вкус к классическим образцам, который меня удивляет. Я его не прививал и не давал никаких советов. Хотя ребята мои в определенный период, лет в 15, слушали и российскую «молодежную музыку». Например, «Мумия Тролля», потому что, извините за натурализм, мозги у них формируются намного позже, чем первичные половые признаки. А когда исполнилось 17, дети поняли, что дефективных слушать не надо. И прекратили. — Как вы думаете, что будут слушать в России через 10–20 лет? — Я думаю, музыка у нас должна серьезно шагнуть вперед, потому что сегодня она уже дошла до тупика. Ниже падать некуда: наши песни не берут на Запад — в связи с низким уровнем записи, с низкими художественными достоинствами… Больше так продолжаться не может. Но здесь должны свое влияние оказать телевидение и радио. Потому что они в основном и породили эту деградацию и стагнацию, эту «фанерную» индустрию. Сейчас мы варимся в собственном соку, и у нас звездой называется каждое существо из «Дома-2», вся заслуга которого в том, что оно трахается под стеклом, как насекомое, хотя даже в этом не достигает звездных результатов. Давайте не опошлять прекрасное слово «звезда». — Ученики, последователи у вас есть? — Нет, таких ярких, как хотелось бы, к сожалению, нет, не проявляются. — Что же, никто и записей своих не приносит к вам в студию? — Каждый день, пачками. Но ставишь пластинку — и начинается: «В натуре ты, маманя, не прислала передачу, менты-козлы отняли хлеб…» — и подобный бред сивой кобылы. Спрашиваешь парня: зачем ты это пишешь? Отвечает: так сейчас это катит, шансон — это круто… Никак в мыслях от тюрьмы не отойдут. — Но ведь в этом отношении и вы не без греха. — У меня тюремная тематика если была, то только как антураж, а основное — чувства и человеческие судьбы. У меня все песни о любви. Например, «Даже свод тюрьмы старинной» — это песня о любви к городу, к его истории. — В последнее время у вас появились песни, так скажем, религиозной тематики. С чем это связано? — Да, есть несколько песен — «Колокольня», например. Нет, ничего особенного со мной не произошло, я как был верующий, так и остался. Может, сказалось то, что я отлил колокола для монастыря на Ганиной Яме — на месте первого захоронения императорской семьи. Собственно, первые колокола мы отлили ещё в 92-м, когда о создании монастыря и разговора не было. Я это сделал, просто веря и не сомневаясь в том, что рано или поздно обитель будет. Знал, что Бог этого хочет. Поэтому и получилось. Колокола благословили, освятили дар мой. И они там висят. — Какое из событий последнего времени считаете самым радостным? — Мое самое большое и самое радостное за последние три года достижение в творческом плане — цикл на стихи Сергея Есенина. Этот концерт мы смогли снять, два раза показать по НТВ, в нем участвовало более ста человек. Это потрясающее дело, которое мы смогли осилить. Если честно, мне мало было эти песни просто сочинить — надо было написать так, чтобы после нас писать на эти стихи уже было безумием. Вам судить, удалось ли… Дубичева Ксения |